Вездеходы, ветровалы — и вот уже из 20 пар королевских беркутов уцелела лишь одна. Как им помогают?
Орнитолог из Института проблем экологии и эволюции им. А. Н. Северцова, президент Русского общества сохранения и изучения птиц и руководитель проекта «Они не должны исчезнуть. Сохранение редких и уязвимых птиц лесной зоны Европейской России» Александр Мищенко говорит о природе не с придыханием, а с цифрами и фактами.
Из 20 пар орлов‑беркутов в Тверской области уцелела только одна. Это не история из прошлого, это — «вчера». Мы поговорили не о красивых картинках, а о спецоперации по спасению. Фронтов несколько: от борьбы с рыболовными сетями для гагары до постройки искусственных гнездовий для орлов и синичников.
— Почему с начала XX века в Тверской области исчезло 19 пар беркутов?
— Главная причина — антропогенный фактор: беспокойство из‑за вездеходов. Раньше крупные болота, где гнездятся беркуты, были очень труднодоступны. Сейчас туда ездят на охоту, особенно весной — на глухариные тока. Для орла это катастрофа.
Из природных причин — ветровал. Беркуты гнездятся на лесных «островах» среди болот. Деревья там растут разреженно, ветер бьёт по ним сильнее. А гнёзда беркутов — это конструкции в несколько сотен килограммов, которые тянут дерево к земле. Пара сильных ураганов — и гнездовое дерево рухнуло вместе с потомством.
Беркут использует одно гнездо десятилетиями и передаёт «по наследству». Каждый год пара достраивает его, и оно может достигать гигантских размеров: до 2–3 метров в диаметре и 2 метров в высоту. Старый «родовой замок» может весить сотни килограммов. Это одно из самых больших птичьих гнёзд в мире.
— Ваш проект «Они не должны исчезнуть» получил грант от Президентского фонда природы на поддержку «теневого отряда» — десяти видов птиц. Их ещё нет в федеральной Красной книге, но они уже на пути к ней. Как работает превентивная разведка?
— Мы не ждём, пока вид окажется на грани. Мониторим, ловим тренд снижения численности по данным учётов и региональным Красным книгам. Как только видим негативную динамику — подключаемся. Мы ищем причины и пробуем их устранить, чтобы не доводить популяцию до реанимации.
— Кого не смогли взять в проект из‑за нехватки ресурсов?
— Например, змееяда — этот хищник кормит птенцов только змеями. Или маленького куличка — балтийского чернозобика: его беда в зарастании прибрежных лугов после того, как перестали пасти скот. Им нужны другие, более масштабные меры.
Мы выбрали тех, кому можем помочь здесь и сейчас конкретными биотехническими методами: платформами, искусственными гнёздами.
Чтобы избежать смертельного укуса, змееяд атакует не когтями, а подушечкой лапы — цевкой, прижимая голову змеи к земле. Затем одним точным ударом клюва он ломает ей позвоночник. Весь бой — молниеносная работа на грани фола.
Балийский подвид кулика‑чернозобика гнездится на прибрежных лугах. Это места, где пасётся скот, который вытаптывает траву, или где весенние шторма создают открытый ландшафт с очень низкой травой. Сегодня выпас резко сократился, и берега зарастают кустарником. В результате кулику негде отложить яйца.
— Как вы определяете, какая помощь лучше подойдёт определённому виду? Почему, например, для беркутов делаете платформу, а не охраняете его дерево?
— Выбор мер помощи всегда зависит от конкретной угрозы для каждого вида. Для беркута главная проблема — потеря гнезда, которое он использует десятилетиями. Поэтому мы действуем по двум направлениям: максимально охраняем естественное дерево с гнездом, но одновременно устанавливаем рядом искусственную платформу как «страховой полис». Если старое дерево упадёт, у птиц будет готовое основание для нового дома, и они не покинут свою территорию.
Для других видов угрозы иные. Например, чернозобая гагара гибнет в рыболовных сетях. Здесь бесполезно охранять берег — нужно работать с рыбаками и инспекторами. То есть мы не используем один метод для всех, а, как врачи, ставим точный «диагноз» основной угрозы и подбираем под неё «лечение».
Одна из главных угроз гагарам в лесной зоне России — гибель в нейлоновых сетях. Птицы ныряют за рыбой и не видят сетей, запутываются в них и гибнут. Одна брошенная или незаконно установленная сеть может убить десятки птиц.
— На что уходят основные средства гранта?
— Две трети — на полевые работы: учёты, поиск гнёзд, строительство и установку искусственных гнездовий, мониторинг. Оставшаяся часть — на организацию: обработку данных, логистику, фестивали.
— «Журавлиная родина», «совиные фестивали» — это гениально. Не лекция, а погружение в магию. Это работает?
— Работает. Часть людей после такого погружения становятся нашими волонтёрами — помогают в учётах, в установке гнездовий. Но даже те, кто не стал активистом, уже не разведут костёр возле гнёзд и не выстрелят в журавля, будучи охотником. Они увидели живую птицу, а не абстрактную единицу. Это и есть главный результат просвещения — смена взгляда.
— Сколько времени уходит на просвещение и сколько — на «строительные работы»?
— Примерно один к двум. Две трети времени — это полевая работа с птицами, переговоры с лесниками и рыбаками. Одна треть — просвещение. Без него нельзя, но и только им птицу не спасёшь.
— Раньше данные собирали учёные, теперь — фотографы, бёрдвотчеры, волонтёры. Можно ли доверять информации, которую собирают любители?
— Можно, ведь многие любители — настоящие эксперты. Кроме того, мы проводим инструктаж по методикам учёта. А фотографы порой предоставляют уникальные данные.
Был такой случай: фотограф‑любитель сняла в Подмосковье молодых малых подорликов с метками. Выяснилось, что их окольцевали за тысячу километров — в Германии и Эстонии, — и факт миграции стал известен только благодаря этой фотографии. Так что помощь любителей — огромное подспорье.
Бёрдвотчинг стал драйвером развития орнитологического туризма в России. Энтузиасты едут в дельту Волги для наблюдения за орланами‑белохвостами, на Байкал — за орлами, в Кандалакшский залив — за гагарами. Такие экспедиции приносят пользу науке и доход местным жителям.
— Каков идеальный результат проекта через пять лет?
— Идеальный? 100 % заселяемость наших искусственных гнёзд и полное искоренение браконьерства на водоёмах с гагарами. Но мы реалисты: если 20 % гнездовий будут заселены, а гибель в сетях сократится хотя бы вдвое — это будет большая победа. Мечтать надо о звёздах, но работать здесь, на земле, где каждое спасённое гнездо — уже чудо.
